Последние годы.

Мама писала свои воспоминания от случая к случаю, без какого-нибудь плана. Там многое не сказано, а многого уже никто не сможет сказать. Кажется, до войны был жених, которого тоже арестовали. Кто-то из родственников говорил мне, что после ареста отца у мамы было нервное расстройство. А что-то вынесено за скобки, например, постоянный страх, что ее разоблачат как дочь врага народа и выгонят из аспирантуры...
В английском яблоневом саду
В 1983-м году я переехал жить в Англию. В августе 1986-го я купил дом с довольно большим садом, и со следующего лета мама начала приезжать ко мне. Первый раз она приехала на два месяца, и с каждым годом ее визиты становились все более продолжительными. К тому времени она уже вышла на пенсию, и поэтому время ее пребывания в Англии ограничивалось только сроком действия визы. В 1992 году английские власти выдали ей разрешение на постоянное проживание, и мама переехала ко мне насовсем. Так она оказалась в Рединге, средних размеров городе в 50 км к западу от Лондона. В Россию она больше не возвращалась.

В первый приезд мамы в Англию я как-то повел ее в обувной магазин. Найти удобную обувь для нее всегда было проблемой. Элегантная сухощавая продавщица средних лет, опустившись на колени и поставив мамину совсем не элегантную, "рабочую" ногу на специальную подставку, начала примерять на нее туфли. Не подходили одни - она тут же предлагала попробовать другие. Мы что-то взяли, в конце концов. "Ты знаешь," - сказала она мне уже на улице, - "в последний раз меня так обслуживали во времена НЭПа, когда я была совсем маленькая и папа водил меня в магазин покупать ботиночки."

Все, кого коснулась тяжелая десница советской власти - тут я позволю себе воспользоваться словами Булгакова, - заслужили покой. Далеко не все, в том числе и люди с куда более тяжелой судьбой, чем мамина, его получили. Маме же повезло, и в свои последние годы она смогла отдохнуть.

Наш сад был для нее большой радостью. Мы часто выезжали в ботанические питомники, которых в Англии множество, привозили цветы и кусты, вместе их сажали. В теплице мама выращивала свои желтые помидоры и всякие травы. Она проводила в саду все время, насколько позволяла капризная английская погода.
Зоя с сыном и итальянской приятельницей в Пизе, 1994 год
Два раза, в 1994 и 1995 годах, мы ездили на католическое Рождество в Италию, к моим друзьям. Они сразу маму полюбили, окружили необыкновенной заботой, возили в Рим, Пизу, Флоренцию, Сьену, на раскопки этрусских поселений и в маленькие живописные деревни. Помню, мы приехали на поезде в Пизу и от вокзала пошли пешком к Площади Чудес. Был солнечный день, и когда на фоне ярко-голубого неба и совсем не по зимнему зеленого луга этот архитектурный ансамбль во главе с Падающей башней вдруг открылся нам как-то сразу, целиком, мама замерла и схватилась за железную ограду. Я стал ее звать идти дальше, но она не двигалась с места и только повторяла "Подожди! Ну подожди!", словно боялась, что при приближении эта красота растает, как мираж.

В СССР маму постоянно мучила гипертония с частыми кризами и "скорыми". Тамошние лекарства и методы лечения, в общем, не помогали. Порой она неделями оставалась на больничном, и ее сотрудники и аспиранты приходили работать к ней домой. В Англии же, когда давление снова дало себя знать, ею занялся наш участковый терапевт. Он долго, больше года, подбирал дозы и комбинации лекарств, и вскоре мама забыла про давление. Оно стало совершенно нормальным и оставалось таким до последних дней.

К сожалению, ее ноги, застуженные в казахстанских арыках во время эвакуации, постепенно сдавали, начались боли в коленях. А в 1996 году она упала у нас во дворе и сломала бедро. После двух месяцев в больнице мама вернулась домой, но с тех пор могла передвигаться только опираясь на специальную алюминиевую рамку. Мы все еще выезжали на природу и в садоводства, но это уже было не то, конечно. Ей было трудно. Она уже не могла работать в саду, только выходила туда посидеть в теплые дни. Ее главным времяпровождением стало чтение. Она всегда любила книги, но в последние годы читала, буквально не отрываясь. Благодаря Интернету стало возможно получать любые книги из России, и я только и успевал заказывать новые и новые, в основном по истории, археологии, мемуары.

Круг общения у нее в эти годы был ограничен, конечно, но только по сравнению с тем, какой у нее был в Молдавии. Она могла кое-как объясняться по-английски с нашими милейшими заботливыми соседями, которые всегда были готовы присмотреть за ней, если мне случалось где-то задержаться. Дважды гостила у нас по нескольку месяцев ее ученица и сотрудница по Ботсаду Майя Григоровская. Каждый год приезжали из Петербурга ее любимые сестра Маргарита и племянник Георгий. Маргарита обычно оставалась на несколько месяцев. Иногда заходили мои русские и русскоговорящие коллеги с работы. С женой одного из них, красавицей-армянкой, актрисой Замирой, мама очень подружилась, и они перезванивались почти каждый день. Замира часто навещала маму. "Ты подумай", - говорила мне
Замира.
Замира, - "ведь мама никогда ни на что не жалуется!" И действительно, я ни разу не слышал от нее жалоб. Даже если что-то побаливало, она только приговаривала: "Ничего, пройдет". А уж скука была ей незнакома напрочь, она не понимала, что это такое. Как-то я вернулся домой с работы вечером - в комнате темно. Мама сидит за столом. "Что ты делаешь? Почему в темноте?", - удивился я. "Я мечтаю," - ответила мама. "Господи!" - подумалось мне, - "как же я ей завидую!" Ей было тогда далеко за восемьдесят.

Мама скончалась в понедельник, 19 сентября 2005 года. Перед этим она побывала в больнице, где у нее обнаружи почечную недостаточность. Видно, врачи уже не могли ей помочь, потому что через неделю по возвращении проблемы с почками начались снова. Но никаких мучений, болей мама не испытывала. Просто в последние дни она уже с трудом вставала, почти не могла ходить, голова же была ясная. Я и не предчувствовал, что близится конец. Мне казалось, что вот после выходных я снова вызову врача и все наладится. Но врача мы не дождались. Утром остановилось сердце. Мамы не стало в одно мгновение. Я был рядом, поправлял ей подушки. Кто-то на работе, знавший маму, сказал, что такую легкую смерть бог посылает хорошим людям.

Когда мама была в больнице с переломом бедра, медсестра, приставленная к ней, однажды сказала мне с восхищением и даже с некоторой завистью: "Я уже давно заметила, что как только вы появляетесь в дверях, ее лицо ОЗАРЯЕТСЯ!" Вот этого озарения, этого света, исходившего от мамы, до конца дней будет не хватать мне и всем, кого она любила.